И вдруг, после реставрации шестидесятых годов ХХ века, собор Парижской Богоматери оказался белым! Это было… пожалуй, это было чудом, откровением.

Как мы представляем себе исторические открытия? Полуистлевшие пергаменты в темных пещерах (на худой конец – в малоизвестных архивах), археологические раскопки в степи или в пустыне (ну хотя бы просто в древнем городе)… Но Нотр-Дам! Сколько сотен лет он остается в центре внимания архитекторов, писателей и историков, живописцев и кинооператоров, парижан и туристов со всего света! Его знал всякий. И, как оказалось, не знал никто.

Архитектор, реставрировавший собор, перебрал десятки очищающих составов и эмульсий, чтобы сделать заключение – пригодна лишь обычная вода. Только струи чистой воды могли без вреда для памятника снять слой копоти и грязи со старых камней. Вторая проблема – как возвести леса – решилась неожиданно просто. Каменщики средневековья позаботились об этом! Они предусмотрительно оставили отверстия меж камнями в стенах, и монтажники ХХ века с благодарностью крепили в них трубы, из которых собирали потом строительные помосты.

А потом много дней Нотр-Дам стоял, задернутый темными полотнищами, скрытый от глаз… «Немного позже. Он умывается, мсье», - говорили гиды неудачливым туристам, попавшим в Париж именно в эти дни. Там, за занавесями, реставраторы словно смешались с толпами святых и дьяволов.
Тысячи статуй – и на каждую по десять часов водяного душа. Капли стекали по щекам королей и епископов, апокалиптические демоны и химеры, оскалившись и выкатив глазищи, смотрели, как движется дело…

Пал занавес. И все увидели собор из белого камня. Белого, чуть золотистого, теплого, как человеческое тело. «Мрачные стены средневековья» оказались не имеющими ничего общего с главным храмом Парижа! По иному вспомнилась тогда запись Глобера, монаха из Бургундии: «Скинув рубище, мир оделся в белые покровы соборов»…

А ведь стоило догадываться! Вот он, белоснежный камень, осколки его, словно тающий снег лежат на траве на знаменитой средневековой миниатюре Жана Фоке. В самом центре миниатюры седобородый Карл Великий царственным жестом указывает на растущие белые стены. Золотое одеяние и синяя мантия короля, расшитая золотыми же лилиями, ниспадают красивыми складками, свита в бархатных камзолах стоит за его спиной, неподвижная и слитная… И каменщики, ни позы, ни одежды которых красотой не блистают – каждый изображен отдельно.

О людях, возводивших стены храмов, известно немного. О них рассказывают не летописи, а расчетные ведомости: обрывки пергамента, на них цифры и даты, реже – имена. Можно кое-что узнать об этой бухгалтерии: дневной заработок землекопа или подносчика камней составлял семь денье, мастера кладки – двадцать два денье. Некоей «Изабель-штукатурщице» причитается три су, «даме Марии» выписаны четыре ливра и два су. Это уже сумма – возможно, за этой суммой стоит не один, а целая группа работников, так или иначе организованных этой «дамой».

Всего в своде числятся сто четыре человека. Египетские пирамиды сооружали десятки тысяч людей. При постройке готических соборов работала сотня-другая одних и тех же мастеров. Не случайно на миниатюре Жана Фоке каменщиков меньше, чем придворных в королевской свите.

Вместе с тем, стройка привлекала множество народа. Кто-то искал работу, кто-то надеялся поживиться за чужой счет, кто-то желал потрудиться на богоугодном поприще. Среди последних бывали и знатные господа, взыскующие искупления грехов. Но обыкновенно они появлялись лишь в самом начале работ. Однако же вклад оставался вкладом: ведь и при строительстве собора Парижской Богоматери первый камень был снят с телеги и собственноручно уложен на землю королем Людовиком VII и папой Александром III.

Стройка замирала с зимними заморозками, в теплое же время, казалось, город жил только ею. С рассвета звенели подковы лошадей, тянущих подводы, и распевали каменщики, ковыляя на стройку в своих тяжелых башмаках. В полдень звон колокола разрешал прервать работу. Мастера неспешно брели под дощатый навес, где были выгорожены деревянные «ложи». Там они сбрасывали белые от каменной пыли фартуки, разламывали хлеб и запивали его кислым вином. Дремали в жару, судачили о делах…

А ведь «ложам» этим суждено было войти в историю совсем в другом качестве! Трудно поверить, что они стали прообразом будущих франкмасонских лож – аристократический салон, свечи, глубокие кресла, избранная публика во фраках… Что ж, строители готических соборов действительно говорили о «тайных искусствах» - только о своих, прикладных. Как лучше тесать камень, как вязать аркбутаны, как класть нервюрный свод... Что правда – то правда, эти профессиональные приемы, «know how», специальным уставом предписывалось держать в строжайшей тайне. Нарушителя устава строго карали, изгоняя из цеха строителей.